– Я написал в Стамбул, что у меня нет для тебя войска, нет денег! Сейчас не то время, когда мы можем нарушать мирный договор с Москвой! Поражение под Веной окончательно подорвало наши силы, а ты хочешь втянуть империю в новую войну с московской царицей Софией! Ни одного воина я тебе не дам! Таков приказ дивана… Если султан – да будут благословенны его лета! – вытянул тебя из Еди Куле и послал сюда, то надеялся, что ты сам наберешь войско из казаков и будешь защищать Правобережье и от Ляхистана, и от Москвы. А оказалось, что от тебя все бегут, как от прокаженного! Смешно сказать – только пьяница Многогрешный, которого я почему-то еще не повесил, поддерживает тебя! – И паша с презрением посмотрел на согнутую спину Многогрешного, который боязливо выглядывал из-за Азем-аги. – Да ты сам не просыхаешь от горилки! Наливаешься, как бочка, и целыми днями валяешься в беспамятстве на тахте…
– Но… мой благодетель, высокочтимый эфенди…
– Молчи! Будь моя воля – давно бы повесил вас обоих, как вонючих псов!
– Чтобы набрать войско, нужны деньги, – не сдавался Юрась, – а проклятый изменник и ворюга Кара-Мустафа все украл у меня… Пустил по миру! Потому и прошу выдать мне на военные нужды из государственной казны пятьдесят тысяч курушей…
– Что?! – приземистый Галиль-паша так и подпрыгнул от возмущения. – Ты слышишь, Азем-ага? Пятьдесят тысяч! Не тысячу, не пять, а пятьдесят тысяч! Да он завтра же промотает их в кабаке!..
Паша долго испытующе смотрел на Хмельницкого. Немного успокоившись, сказал жестко:
– Последний раз даю тебе две тысячи курушей, но с условием – набрать хотя бы двести казаков! Сделаешь это – получишь больше. Не сделаешь – я устрою и тебе, и твоему хитрецу Многогрешному такое табандрю, что – клянусь Всевышним! – запомните меня до самой смерти! А теперь – убирайся с глаз долой!
– Благодарствую, эфенди, – поклонился Юрась, пряча досаду. – Сегодня же сотник Многогрешный поедет в Немиров на переговоры с тамошними казаками…
На майдане, посреди Выкотки, собралась вся немировская сотня. Казаки хотели узнать, зачем приехали из Львова пан Порадовский и пан Монтковский. О чем они там толкуют с полковниками Андреем Абазиным и Семеном Палием, прибывшим из Фастова.
– Может, привезли остальные деньги, которые не выплатили за венский поход? – рассуждали одни.
– Как же, держи карман шире! – отвечал им кто-то. – Что с возу упало, то пропало!
Казаки волновались.
– Нечего им сидеть за стенами! Нехай выходят сюда! На люди!
– Пусть комиссары гетмана Яблоновского всем скажут, почему не выплатили вознаграждение семьям тех, кто погиб в походе или умер от болезней!
Среди казаков шнырял Свирид Многогрешный. Он больше слушал, мотая на ус каждое слово, порой и сам подавал голос:
– Правду люди говорят! Нечего полковникам комиссаров прятать… За нашими спинами договариваются! Как погибать в походе – так нам, а как получать денежки – так они впереди.
Его сгреб за шиворот Метелица, сопровождавший Палия в Немиров.
– Что-то я тебя, братец, в походе не видывал! Наших полковников хаять не смей! Бреши, да знай меру! А не то по сопатке получишь! – И старый казак поднес к самому носу Многогрешного свой здоровенный кулачище.
Выкрики в толпе усилились. В дверях появился Абазин.
– Что за шум, братья?
В ответ загомонили громче:
– Выходите толковать на майдан!
– На люди! На люди!
Абазин улыбнулся. Был он высокий, горбоносый, с черными бровями. И горяч, и скор на руку. Все это знали. Но улыбка его всегда означала хорошее настроение. За ней никогда не таились коварство и злоба.
Поэтому зашумели дружнее.
– Давай, Андрей, комиссаров сюда! – закричали старшие.
– Выводи их, полковник, на свет божий! – поддержали младшие.
– Ладно, братья! Мы с батькой Семеном тоже так думаем, – ответил Абазин и скрылся в хате.
Через минуту на крыльцо вышли все четверо: впереди – комиссары, за ними – полковники.
Над толпой прокатился глухой гомон.
– С чем приехали, паны комиссары?
– Говорите, а мы послушаем!
Порадовский и Монтковский переглянулись. Видимо, их встревожило недовольство толпы.
Начал говорить Порадовский.
– Панове! Вы хотите знать, зачем мы приехали к вам и о чем говорили с вашими полковниками? Скажу… Коронный гетман Станислав Яблоновский по поручению короля прислал нас сюда, чтобы набрать охочих в поход на турок… Лазутчики доносят, что султан не смирился с поражением и готовится вновь выступить против союзников. Не исключено, что уже этим летом он нападет на Речь Посполитую…
– Так и защищайтесь сами!
– Не пойдем! Не пойдем!
– Один раз обманули, больше не выйдет!
– Панове, панове… – пытался перекричать толпу Порадовский.
Его не желали слушать.
– Деньги отдайте вдовам и сиротам тех, кто погиб под Веной и под Парканами!
– Всем отдайте! Ведь мы поделились своей частью с семьями погибших! Стало быть, вы обманули и живых, и мертвых!
Порадовский покраснел. Монтковский отступил назад, словно примерялся шмыгнуть при малейшей опасности в дом.
Вперед шагнул Семен Палий. Встал рядом с Порадовским. Поднял руку. Гомон над майданом унялся.
– Братья! Я согласен с вами! – крикнул он. – Полковник Абазин тоже… Мы целый час доказывали панам комиссарам, что они должны сперва выполнить прежние обязательства и только потом звать нас в новый поход.