Тайный посол. Том 2 - Страница 85

– Ну что ты, Иван! Какие могут быть грехи у праведника! – воскликнул Метелица.

– Какой я праведник? Сколько душ загубил, рубая. Хоть и вороги, а все-таки люди… Но не об этом сейчас речь, друзья. Я не исповедаться вздумал перед вами, а попрощаться решил. А когда прощаешься с ближайшими людьми, с которыми долгие годы делил и славу, и опасности крутых житейских дорог, то хочется сказать самое важное, сокровенное, чего не имеешь права не сказать, унести с собою в могилу…

– Мы слушаем тебя, батько, – вразнобой отозвались казаки.

Сирко передохнул, вытер со лба рушником капельки пота.

– Я знаю, конечно, что мои слова – не закон для вас, что вы будете поступать и действовать по-своему… Так велось испокон веку, так и будет вестись, покуда солнце светит над землей… Но есть некоторые вещи, которых не вычитаешь ни в каких книжках, есть знания, которые приобретаются не в школе, а в жизни, вот про это я и хотел бы с вами поговорить перед смертью…

– Мы слушаем, батько.

– Живем мы, друзья мои, в тяжкое время. Отчизна лежит в развалинах, вконец опустошенная врагами. Не счесть, сколько наших людей уничтожено или разбежалось в поисках покоя и хлеба. Десятки тысяч с правого берега переселились на Левобережье, на Донец и Оскол – до самого Дона. Дикое поле, отделявшее нас от врагов, расширилось, плодородные поля заросли ковылем и донником. Дошло дело до того, что калмыцкий хан посылает послов к султану, чтобы тот отдал ему земли между Днепром и Днестром для выпаса табунов. Крымская и Буджакская орды чувствуют себя на Правобережье хозяевами… И мы стоим перед грозной опасностью – навсегда потерять эти земли… Поэтому завещаю вам – как и прежде, как всегда было, не щадя крови и жизни своей, стоять супротив захватчиков, откуда бы они ни приходили! Не выпускайте, братья, сабель из рук, пока кровавые чамбулы разгуливают по нашим степям!..

Казаки сидели торжественные, посуровевшие. Сказанное Сирко ни для кого не было тайной, но слова старого кошевого, произнесенные на смертном одре, каждому казались и весомыми, и особенно мудрыми, потому и проникали глубоко в сердце.

На пасеке стояла теплая летняя тишина. Слышалось только беспрерывное гудение трудолюбивых пчел да шелест ветерка в ветвях деревьев.

Немного передохнув, кошевой продолжил:

– Я уже говорил – Правобережье обезлюдело… Самойлович, радеющий прежде всего о своей власти и о своих прибылях, не отпускает беглецов с Правобережья, нашедших на время военного лихолетья приют на левом берегу, назад, в их отчизну. Возникает угроза, что эти земли заселят другие. Поэтому, отбивая набеги людоловов, думайте и над тем, чтобы возвращались наши люди в тот край, обживали его и сохранили его для наших потомков… А это можно сделать только тогда, когда там будет военная сила, способная защитить народ. Из шестнадцати казачьих полков, которые были на Правобережье при Богдане, теперь не осталось ни одного… Я посылал туда Палия, Самуся, Искру и Абазина с небольшими отрядами запорожцев… Так пускай кош помогает им и оружием, и порохом, и оловом, и людьми, и продовольствием, ибо они там начали великое дело. Поклянитесь, что Сечь будет для них опорой и пристанищем в грозные времена! Что Сечь всегда будет помогать – явно ли, тайно ли – этим назначенным мною полковникам в их многотрудных деяниях по возрождению правого берега!

– Клянемся! – хором ответили старшины и остальные казаки.

– Прослышал я, что турки устанавливают медные столбы на Подолии и в Карпатах, проводят новую границу, отхватывая здоровенный шмат земли нашей, чтобы навеки присоединить ее к султанским владениям… Для меня, для всех вас не секрет, что шляхта пока еще крепко держит в своих руках Волынь и Галицию, мечтает когда-нибудь снова овладеть Правобережьем и всей Украиной… До сих пор, как и при Богдане, со всех сторон нас жмут… Поэтому, братья, единственное наше спасение – сабля. Только она недавно спасла Левобережье и Киев от разрушения и полной гибели. В тяжелых испытаниях, наступивших для нашего народа, единственный наш защитник – вооруженная сила, в первую очередь – Сечь Запорожская! Берегите ее как зеницу ока! Не допускайте розбрата! Только идя таким путем, мы сможем спасти народ украинский от поголовного истребления, от окончательной гибели, которую уготовили ему лютые недруги его! На том должна всегда стоять Сечь! Иначе страшный вред нанесет и себе, и всему народу…

– Понимаем, батько! Понимаем! – зашумели казаки.

– А что касается Юрия Хмельницкого и Кара-Мустафы, то знайте – на сегодня это злейшие враги наши. И я завещаю вам бороться с ними до последнего! И чем быстрее погибнут они, тем лучше для нашего народа!

– Так тому и быть, батько! Не сомневайся! – вполголоса, но твердо за всех ответил Палий.

– Арсен, сын мой, – вдруг обратился кошевой к Звенигоре, – и Кара-Мустафу, и Юраську нелегко и непросто достать… Потому и возлагаю большие надежды на тебя, на твою ловкость и твой ум… Там, где не сможет пройти казацкий конь, где бессильна казацкая сабля, там пройдешь ты… Слышишь меня?

– Слышу, батько, – склонил перед умирающим голову Арсен, чувствуя, как горький комок сжал горло. – Сделаю все, что смогу…

– Аминь! – прошептал Сирко устало. – Значит, и с этим покончено… Остается последнее: хочется мне знать, кому вы вручите после меня булаву кошевого?

Вопрос был неожидан и серьезен. Кроме того, он затрагивал интересы большинства присутствующих здесь старшин. Кто из них не мечтал побывать когда-нибудь кошевым, держать в руках булаву, дающую неограниченную власть над многотысячным войском?