Тайный посол. Том 2 - Страница 26

Ненко собрался было что-то ответить, но тут в разговор вмешался Младен, взглядом давая понять сыну, чтобы молчал.

– Высокочтимый Азем-ага, действительно, у нас были другие намерения, – начал седовласый воевода. – Мы хотели ехать домой… Но то, что ты сказал, заставляет нас, в частности меня, по-новому взглянуть на обстоятельства, складывающиеся помимо нашей воли. Если уже весною доблестное войско падишаха вновь тронется сюда, то нам и вправду незачем предпринимать такую утомительную поездку… Поэтому я останусь служить в твоем отряде, если ты предложишь достойное моим заслугам и званию место. Думаю, что и друзья мои поступят так же.

Ненко и Якуб удивленно переглянулись, но, услыхав последние слова Младена, расценили их как приказ и поспешили высказать свое согласие.

– Я рад иметь начальником такого доблестного воина, как ты, Азем-ага, – поклонился Ненко, который теперь вновь должен был стать Сафар-беем.

– Если в твоем отряде нужен лекарь, то я тоже могу предложить свои услуги, ага, – сказал Якуб, прикрыв веки, чтобы пригасить иронические искорки в глазах.

– Я очень рад. Итак, будем считать, что с этой минуты вы снова несете службу в войске падишаха. Вам выдадут оружие и все, что необходимо для жизни. Хотя должен вас немного разочаровать: с харчами в этом нищенском варварском краю достаточно туго. Большинство жителей разбежалось, а оставшиеся так обнищали, что у них порой действительно нечего взять… Но для нас с вами хватит!

Азем-ага встал. Начал прощаться. Новоявленные подчиненные вскочили, вытянулись в струнку. А когда Азем-ага ушел, обступили Младена.

– Не понимаю, отец, твоего решения, – сказал Ненко. – Главная наша задача сейчас – освободить Златку и семью Арсена. Ты сам так рвался в Болгарию, к своим гайдукам… И вдруг мы остаемся здесь!

Младен нахмурился.

– Вы слыхали, что говорил Азем-ага?.. Султан не ограничился двумя походами на Украину. Теперь он бросит, вероятно, еще большее войско, чтобы окончательно завоевать казачий край. Руснаки не знают об этом, и турецкое нападение может застать их врасплох… Мы обязаны сообщить им. Как хотите, это мой долг! Таким образом я помогу – и в не малой мере! – моим друзьям гайдукам, моей любимой Болгарии. Потому что наша судьба решается здесь, в степях Украины… Кроме того, подумайте сами, для освобождения Златки и родных Арсена тоже нужно время. За день или за два мы ничего не сделаем. К тому же – куда мы их повезем сейчас? В Болгарию? Это исключено, так как они захотят вернуться к себе, встретиться с Арсеном. А везти за Днепр – не довезем: у нас нет припасов для такой дальней дороги, а главное, нас очень быстро настигнет погоня. Нет, надо ждать весны! Уже недолго… Мы будем при Азем-аге, пока нам это выгодно. А что касается тебя, дорогой сын, то у меня возникла неожиданная мысль: не остаться ли тебе вообще в янычарском войске?

– Ну, я тебя совсем не понимаю, – удивился Ненко.

– Ты смог бы оказать Болгарии и ее друзьям неоценимую услугу: мы знали бы тогда самые тайные замыслы Стамбула, указы султана, приказы и распоряжения военных властей…

– Вот как?! Стоит подумать!

– Пусть извинит меня Якуб, что я так откровенно говорю, – воевода положил руку на плечо своему старому другу. – Может, твоему уху и тяжко слушать такие слова, потому как речь идет о том, чтобы расшатать, а если удастся, то и свалить страшного великана, который называется Османской империей. Ведь это твоя родина, Якуб!

– Младен, – тихо ответил тот, – на свете, кроме жестокости и произвола, существует еще и справедливость. К сожалению, я ни разу не встречался с нею ни в янычарских сейбанах, ни в замках бейлер-беев и санджак-беев, ни во дворце падишаха. Везде господствует несправедливость. Так пристало ли мне, человеку, обогащенному горьким житейским опытом и всю жизнь стремящемуся наказать эту несправедливость, защищать ее теперь?

– Спасибо, Якуб! Ты мудрый человек! – Младен обнял старого товарища. – И конечно, ты знаешь, ибо я не раз говорил тебе об этом, что мы выступаем не против турок, не против Турции, чтобы уничтожить ее и поработить ее народ. Мы выступаем против своего рабского положения, в которое ввергла нас Порта, против посягательств султана и его ненавистных пашей на нашу землю и плоды нашего труда, против гнета и насилия, против стремления султана убить нашу веру, наш язык, наш извечный уклад жизни, растоптать наше человеческое достоинство!

– Аминь! – улыбнулся Якуб и крепко пожал Младену руку. – Теперь мне понятно, почему мы должны служить в орте Азем-аги…

4

Всю следующую неделю гетман болел. У него ломило руки, ноги, поясницу. Голова трещала от нестерпимой боли. Непрерывно трясла лихорадка. Вечерами, когда бывало особенно тяжко, он бредил: то молился Богу, то выкрикивал страшные проклятия, то разговаривал с людьми, которых давно уже не было на свете, – матерью, отцом, братом Тимошем… От него ни на минуту не отходил, как верный пес, Свирид Многогрешный, следил за каждым шагом и каждым движением Якуба, приставленного Азем-агой к больному.

Болезнь прошла внезапно, как и началась. Но слабость осталась, а с нею – разбитость, скверное настроение. Гетман заскучал и крикнул, чтобы кто-нибудь вошел.

За дверью послышались шум, топот ног.

– Кто там?

Дверь приоткрылась и показалась пепельная голова Свирида Многогрешного.

– Это я, ясновельможный пан гетман. – Круглая физиономия хорунжего расплылась в угодливой улыбке.